 |
|
Чечулин Н.Д. Начало в России переписей |  |
|
ЭКАУНТОЛОГИЯ
Сайт, посвященный истории бухгалтерского учета и его неминуемому превращению в компьютерный учет |
|
|||||||
|
Чечулин Н.Д.
Начало в
России переписей
Из книги
«Начало в России переписей и ход их до конца XVI века» (1889)
Первыми
переписями на Руси должно считать те, которые произведены были татарами: в 1246 г. в Южной Руси, в
1255-1256 г.г.
в Суздальской земле и в 1257-1259
г.г. в Новгородской области; это была первая перепись;
затем последовала вторая – в 1273
г. Летопись не рассказывает об этой переписи подробно и
не дает прямых указаний, как производилось это «число»: только ли считались люди,
т.е. была ли это просто поголовная перепись, или производилось и какое-нибудь
описание земель и оценка имущества; но самое название «число», выражения
летописей «изочтоша всю землю русскую, токмо не чтоша игуменов» и т.д., и то
обстоятельство, что летописец, рассказывая перепись в Новгороде, жалуется на
«вятих», что они заставили меньших согласиться на перепись («ся яти по число»)
«творяху бо бояре соб легко, а меншим злом» - слова, которые должны,
по-видимому, указывать на одинаковую для всех подать после переписи, подать
поголовную, делает почти несомненным первое предположение; слова летописи «и
почаша ездити оканьнии по улицам, пишючи домы христианские» легко могут и не
иметь буквального смысла, а обозначать и счисление людей. Сколько-нибудь подробно
говорят летописи только о первой переписи в Новгороде; из их рассказа ясно
сильное нежелание народа, чтобы перепись была произведена: «умрем честно за св.
Софью и за домы ангельские», говорят противящиеся ей при первом приезде
татарских писцов, в 1257 г.
Новгородцы так и не дали им произвести переписи, и принудили их принять дары и
удалиться из города, и через два года согласиться на перепись из заставила
только весть о приближении татарской рати. Едва ли можно объяснять это одним
простым желанием не дать татарам сведений о числе жителей: при покорении
городов русских татары показали, что они не затрудняются потребовать и собрать
столько, сколько захотят и без точных сведений о податных силах населения;
вероятнее, что перепись возбуждала против себя, как дело новое, небывалое – о
второй переписи говорится совершенно покойно; но может быть, некоторую роль
играло тут и представление, отчасти до сих пор живущее в народе, что в
некоторых случаях считать, весить, мерить есть дело грешное и неугодное Богу.
Далее рассказов
о переписях мы не имеем вплоть до самого конца XV в., но по ранним косвенным указаниям можем
видеть, что стали уже и русские князья сами производить какие-то описания, по
крайней мере с середины XIV в.; с конца же XV
в. дошли до нас и документы этого рода.
Ближайшим по
времени к татарским переписям и вместе с тем первым несомненным указанием на
перепись, произведенную русскими без участия татар, является грамота 1356-1387 г.г., содержащая
перечисление – по семьям – людей, принадлежавших Рязанскому Ольгову монастырю,
далее, в двух грамотах времени Дмитрия же Донского в числе других льгот
обещается жителям известных местностей, что к ним «не въезжает» и их «не пишет»
писец великокняжеский и жителям этим обещается, что с них не будет взимаема
«писчая белка»; отсюда видно, что уже тогда были великокняжеские писцы и
производились, очевидно, в некоторых местах переписи, если изъятие от них
является льготою. Изъятие от платежа этой «писчей белки» или писчего, в виде
льготы, встречаем во многих грамотах до самого конца XV в., иногда уже и
без упоминания об избавлении от княжеского писца; но, и помимо названия этой
подати, есть поводы думать, что «писчая белка» или «писчее» была именно подать,
собиравшаяся людьми, производившими опись, за свой труд с описываемых людей: на
сборы эти есть прямое указание в грамотах
XV в.
– именно, о сборах этих говорит известная данная Новгородская грамота великому
князю Василию Васильевичу на черный бор по Новоторжским волостям 1437 или 1456-1462 г. По самому содержанию
этой грамоты «черный бор» определяется как сбор с черного населения – но не с
холопов – поголовной подати и пошлины с обрабатываемого участка земли или с
ремесла каждого человека; в ней, рядом с постановлениями, как приравнивать к
сохе земельной разные ремесла, говорится: «а братии с сохи по гривне по новой;
а писцу княжу мортка с сохи» - и далее: «а корм с 10 сох великого князя
черноборцам взятии 30 хлебов, баран, а любо полоть мяса, 3 куров, сито заспы, 2
сыра, бекар соли, а коневого корму» и т.д.; отсюда ясно, что описывавшие
получали не только корм, но еще и особую плату с жителей; этот-то побор,
вероятно, и назывался «писчей белкою», тем более, что как раз и полагалась с
сохи «мортка».
В связи с
упомянутыми грамотами времен Дмитрия Донского нужно поставить упоминание в
одной грамоте конца XV в. об описании московских станов при отце, деде и прадеде двух
договаривающихся сторон, а прадедом им приходился Дмитрий Донской; интересно,
что ранее его тут не упомянуто никаких переписей городов и санов; и в летописи ни
в чем таком не встречаем известий; по одному месту летописи можно только
думать, что еще в княжение Иоанна Иоанновича был уже точно известен,
по-видимому описан, рубеж княжеств Московского и Рязанского, - под 1358 г. читаем: «прииде из
Орды посол, царев сын, именем Мамат Хозя на Рязанскую землю и много тамо зла
сотвори и к великому князю Ивану Ивановичу прислал о разъезде земли Рязанской и
пределы и межи утвердити нерушыми и непретворимы; князь же велики не впусти его
в свою отчизну, в Русскую землю».
На какие-то
отдельные переписи при великом князе Василии Дмитриевиче прямо указывают слова
одной грамоты 1389-1404 г.:
«а что люди митрополичи живут в городе, а тянут ко дворцу, а тех, описав, да
положат на них оброк, как и на моих великого князя дворчан».
В завещании
великого князя Василия Васильевича 1462 г. говорится, что когда его дети опишутся
по своим уделам и разложат подати по сохам и по людям, то сообразно этому будут
платить великому князю в ордынский выход. Это есть первое упоминание сохи
Московской, т.е. большой, фиктивной земельной единицы, резко отличавшейся от
сохи новгородской, в три обжи, представлявшей средней величины хозяйство; что
тут подразумевается большая, а не новгородская соха, или по крайней мере, что
тогда уже была известна большая соха, фиктивная земельная единица, становится
несомненным из следующего: летопись, пересказавши совершенно верно содержание
этого завещания, замечает об уделе князя Андрея Васильевича Большого: «всего
того 18 сох письменных», - не может быть, очевидно, чтобы тут летопись
подразумевала соху Новгородскую, в 3 обжи, ибо князь Андрей получил несколько
городов с их уездами – Волок Ламский, Ржеву, Рузу и др. Затем это различие сох
еще очень долго держалось: летописец Псковский под 1480 и 1495 г.г. говорит, что «срубали»
с 4 сох и с 10 сох по конному человеку, и это было тяжело: очевидно, тут соха
маленькая, новгородская, - а под 1561
г. говорится уже о сборе 22 чел. с сохи – тут, очевидно,
соха большая Московская; в одном акте 1555 г. читаем: «велели со всего Холмского
уезда с живущих собирати белый корм, с Московские сохи, а с Новгородских с 10
сошек, по 43 алт. без 3 денег с сохи». Из этого же завещания можно видеть, что
при князе Василии Васильевиче были уже произведены какие-то описи в уделах:
детям свои он приказывает платить в Орду, когда опишутся, по описи, - а сам,
между тем, весьма точно, до алтынов в день и денег, определил, сколько именно
должен платить каждый из его сыновей в тысячу ордынского выхода; почти
несомненно, что такое точное определение было сделано на основании и сведений
совершенно точных; в приведенной выше договорной грамоте также имеем упоминание
о переписи при князе Василии Васильевиче.
Когда
новгородцы, осажденные Иоанном III в 1471 г.,
изъявили уже покорность и шли переговоры об условиях подчинения, великий князь
потребовал, чтобы новгородцы написали в список половину волостей владыки и
шести главных монастырей и представили бы ему этот список, - что новгородцы и
исполняют через несколько дней; взявши себе некоторые волости, причем совершенно
точно обозначено число сох в каждой, великий князь пожелал брать еще дань со
всех Новгородских сох; когда новгородцы предложили ему по полугривне с сохи, он
велел их спросить: «что их соха?», на что новгородцы ответили: «три обжи соха,
а обжа один человек на одной лошади орет, а кто на трех лошадях и сам третий
орет, ино то и соха». Из этих переговоров видим, во-первых, что существовали
уже тогда две разные сохи, если великий князь спрашивает: «а что их соха?» - и
во-вторых, что в пределах новгородских была уже произведена какая-то перепись,
если новгородцы так скоро представили великому князю точный список монастырских
волостей, хотя получили предостережение, что все утаенные земли будут взяты
прямо на великого князя. Заметим еще, что в этих переговорах все время идет
речь об описи и обложении уже земли, сох и обеж, а не о счете людей и не о
поголовной с них подати. В 1492
г. «князь великий Иван Васильевич послал тверские земли
писати по московски в сохи; а писал Тверь князь Федор Алабыш, а Старицу писал»
и т.д.; с этого же приблизительно времени сохранились до нас и самые описания –
Новгородские писцовые книги идут с 1595 г., причем, для некоторых по крайне мере
местностей, это описание являлось вторым: несколько раз читаем: «а стала та
деревня после первого письма»; к 1500
г. относится отписка на великого князя и раздача в
поместья земель Новгородского владыки, совершенная с благословения митрополита
Симона.
За полным
почти отсутствием памятников этого рода до самого конца XV в. трудно с
уверенностью сказать, подвергалось ли это дело в течение XIII-XV в.в. существенным переменам, и если
подвергалось, то каким; но отличие памятников этого дела конца XV-XVI в.в. от
первых описаний, по нашему, несомненно: первая перепись была перечнем людей;
отчасти носит еще тот же характер и указанный выше перечень, по семьям, людей
Рязанского Ольгова монастыря, относящийся к середине XIV в. и
представляющий древнейший дошедший до нас документ такого рода; в древнейших
грамотах, избавляющих разных людей от «писчей белки» тоже говорится, что писцы
не будут писать людей, и не говорится ничего об описании земель; указание же на
оценку хозяйства, имущества имеем впервые в приведенной нами грамоте 1437 г.; при покорении
Новгорода речь шла тоже уже об описи земли, и с конца ХV в. в виде льготы обращается уже не
писать земли тех или других людей; дошедшие до нас древнейшие писцовые книги новгородские
тоже содержат описание и определение доходности земли, а не перечень людей.
Неволин (Неволин К.А. (1806-55), историк, член-корреспондент Петербургской
Академии наук (1853), профессор – прим. ред.) указывает аналогии нашим писцовым
книгам в писцовом деле Византии; и на наш взгляд его замечания очень
основательны и доказывают византийское влияние в этом деле; но не нужно было
предполагать этого сходства ранее, чем его в действительности можно заметить:
не нужно было предполагать, что существовали еще и до монголов описания,
составленные по византийским образцам, и нельзя не видеть сходства
существовавших у нас порядков этого дела уже в ХV в. с византийскими, тем более, что
особенно при Иоанне III византийское влияние у нас так усилилось. По нашему мнению, ход
писцового дела на Руси был таков: письменное счисление людей и обложение их
поголовною податью были впервые произведены у нас татарами; оно обратилось
потом в описание земель и оценку промыслов и имущества и приняло окончательные
формы под влиянием византийских порядков этого дела.
Мы проследили,
таким образом, насколько возможно по известным теперь документам, начало и
развитие переписей до конца ХV
в. теперь, отметивши еще две-три частности, обратимся к рассмотрению этого дела
в ХVI в.
В грамотах ХV и ХVI в.в. часто встречается условие, чтобы на
известный участок земли, освобожденный на время от некоторых повинностей,
принимать только людей неписьменных, нетяглых. Беляев (Беляев И.Д. (1810-1873),
историк, профессор Московского университета (1852-73), один из идеологов
течения славянофилов – прим. ред.) высказывает предположение, что тут подразумеваются
люди, которые попали в поголовную татарскую перепись – он думает, что от нее
очень многие ускользнули – и некоторые князья старались сохранить за собой,
чтобы они именно и платили ту подать, которую татары на них наложили; и ничто
прямо не указывает на отношение людей письменных именно к татарским переписям и
под именем их нужно, кажется, разуметь людей, попавших вообще в переписи, а не
непременно произведенные татарами, тем более, что в грамотах мы часто имеем
рядом с обещанием не писать людей обещание не класть их в выти, не оброчить их,
и писец и даньщик, записывающий людей в даньские книги – одно и то же лицо;
таким образом, князья, запрещая принимать людей письменных, запрещали принимать
вообще людей уже занесенных в произведенные переписи, положенных в тягло и
выти, так что оброк с их уже был определен и мог быть принимаем князем в
расчет. С ХVI в. мы уже не встречаем упоминаний
«о писчей белке»; имея еще от ХV
в. много грамот, в частных случаях отменяющих ее, мы должны заключить, что
значит в ХVI в. она уже была отменена.
От первой
половины ХVI в. указаний на писцовые книги
встречаем уже множество: в это время несомненно уже производились переписи и
удельными князьями; сюда же нужно присоединить и те межевые разъезжие грамоты
городов, которые были составлены при Иоанне III и на которые он потом ссылается в
своей духовной, хотя трудно сказать с уверенностью, описаны ли тут только
пограничные села и деревни или все села и деревни, тянувшие к тому или иному
городу; затем число известных нам переписей быстро возрастает; Московское
правительство обратило уже почти в обычай немедленное описание вновь
присоединяемых земель: так в 1521
г. приказано описать вновь присоединенный Смоленск,
скоро после завоевания описана Казань и немедленно Полоцк, тотчас по изъявлении
покорности Сибирское царство; относительно Пскова имеем указания на две описи
(быть может, впрочем, частные), произведенные за несколько лет до первого,
упоминаемого в летописи описания Пскова. В Судебнике Иоанна Грозного есть
несколько слов о писцах, описывающих города, а в 1556 г., при установлении
известного распорядка военной службы, была речь и о том, чтобы во всех городах
служилых людей поверстать землемерием; по-видимому, намерение это не было
приведено в исполнение; на такую одновременную перепись всего государства нет
указания. В XVI в. дело описания велось очень, так сказать, частично и
неравномерно, вероятно, под влиянием разных условий, раскрыть которые теперь
уже невозможно, в противоположность XVII в., когда обыкновенно постановлялось послать писцов по
многим городам сразу – особенно это заметно в 1646 г., и в 1678-1679 г.г. Для XVI же
в. находим например такие факты: в меновой грамоте царя Ивана Васильевича и
князя Владимира Андреевича применены города Дмитров, Звенигород, Старица и
Верея с точными указаниями, какими книгами определены относящиеся к ним станы,
волости и села – и при этом, села одного и того же уезда определены книгами
совершенно разных годов от 1519 до 1566 г., и только по одному селу сделаны
указания на книг двух годов; имеем, например, перечисление писцов, писавших до 1540 г. Бежецкий Верх – и
там только при некоторых особо отмечено, что они писали весь Бежецкий Верх, -
другие, значит, писали не весь; встречаем упоминания в грамотах, что платить
так-то и так-то нужно до больших, до валовых писцов – следовательно, бывали
какие-то частные писцы, и иногда указывается, что такие-то писцы писали лишь те
места уезда, которых не писали предшествующие писцы или что такие-то писцы
писали лишь поместные земли, и т.д.; вообще, встречая указания на книги
какого-нибудь уезда, нельзя быть уверенным, что тут описан весь уезд, гораздо
даже вероятнее, напротив, что описана лишь часть его. Эти замечания основаны на
рассмотрении упоминаний о тех книгах, о которых не сказано прямо, что они
описывают лишь часть какого-нибудь уезда; но о многих книгах есть и прямые
указания, что они касаются не всего уезда, а лишь его части.
Переписи в XVI в.
производились весьма часто – в царствование Грозного, например, насчитывается
по крайней мере до 40 годов, о производстве в которые описаний находим
упоминания в источниках; некоторые местности были описаны и не по одному разу,
другие же оставались, кажется, без описаний; почти утвердительно можно сказать,
что даже в тех местах, где описание производилось, оно касалось инее всей земли
сплошь, а лишь того, с чего платились или должны платиться подати – очень долго
еще мы встречаем «неписьменные поженки», «неписьменные леса» там, где описи уже
производились; никакого современного общего перечня произведенных переписей
неизвестно – составить же его теперь, с уверенностью, что он полный, совершенно
невозможно, так как нельзя поручиться, что в известных нам документах остались
следы всех произведенных описаний.
Относительно
того, кем и как назначаемы были описания
того или другого места, кто вообще был посылаем для производства их – нельзя
сказать ничего положительного; в очень многих книгах, даже целиком
сохранившихся, не сказано вовсе по какому поводу и по чьему приказу произведено
описание, а начинается документ прямо с описания земель без всяких пояснений;
иногда читаем только: «по государеву указу писцы такие-то писали и меряли
то-то»; в XVII в., как известно, несколько раз писцы были посылаемы по
соборному приговору, но это был не единственно возможный повод к производству
описи – иногда писцы были посылаемы, например, по челобитью жителей. Точно так
же не было определено, кто именно должен производить описания; то специально
посылаются для этого писцы, то описывают городовые приказчики, то воеводы, то
ключники и т.д.; большею частью описание производилось не одним, а двумя
посланными, иногда еще с товарищами и всегда с дьяком или подъячими; книги XVI в.
не говорят также ни о каком сколько-нибудь активном участии в описаниях самих
жителей местности; замечания о пустых местах, обыкновенно давно запустевших,
что староста и другие черные люди не знают, чьи они были, не указывают на
активное участие в переписи самих жителей города, ибо о пустых местах не у кого
больше и спрашивать, как только у них, и из обращения к ним по такому поводу
нельзя заключать, что они принимали участие и вообще в описании города; яснее
их участие при размежевании, разводе земель. В уездах описание шло обыкновенно
по станам или волостям, а в них по разным разрядам земель – поместных,
вотчинных, монастырских, черных – отдельно «в жиле» и «в пустее»; описывалось
сначала село, т.е. указывалось его название, положение (на реке, на озере), во
мя какого святого его церковь, сколько дворов и людей, затем описывалась земля
этого села – пашня четвертная и переложная, сенокос, лес, далее также
описывались деревни и пустоши; в конце описания стана или волости подводился
итог земель, дворов и людей по разрядам. Книги городов начинались обыкновенно с
подробного описания и измерения укреплений, далее шло описание города, потом
посада и слобод в нем; затем по улицам и
переулках описывались дворы и клети, с обозначением имени и занятий их
владельцев, иногда с указанием, как перешел двор во владение хозяина, также с
указанием, живет ли во дворе сам хозяин, если он служилый человек, или у него
дворник, и кто именно, чем занимается, откуда пришел; мимоходом встречаются
разные мелкие бытовые подробности. Описание посада идет также, но из церквей
подробно описываются лишь ружные; указываются стоящие на церковной земле дворы;
далее подробно описываются лавки, амбары, скамьи, обыкновенно по рядам, затем
бани, кузницы, мельницы и др. оброчные статьи; иногда точно указаны при каждой
лавке предметы торга в ней, иногда об этом упомянуто вкратце после описания целого
ряда. Но вообще порядок описания и форма книги не были строго выработаны и
определены и в значительной степени зависели от усмотрения самих писцов;
например, книги Тулы и Дедилова, обе приправочные, составленные одними и теми
же писцами, в один и тот же год, тем не менее довольно заметно различаются
между собою – книга Тулы, в общем, подробнее книги Дедилова. Обыкновенным
порядком было определение писцами повинностей и оброков с черных земель, - хотя
ни одна грамота не постановляет этого прямо, но такое положение несомненно, как
по содержанию многих книг, так и из разных грамот, выше приведенных нами; но
есть книги и не заключающие такого определения – например, огромные книги
Тверского уезда (во II томе Писцовых книг Московского Государства). Есть довольно
много указаний, что писцы производили и суд землям, которые они описывали,
иногда они отмечали в своих книгах, какие у владельцев крепости, но нет данных
положительно утверждать, что все писцы были обязаны производить суд описываемым
землям, что они посылались для проверки прав на землю – в большинстве книг
земля описывается без всякой проверки прав и документов; в одной грамоте
читаем, что человек, поселяющийся на чужой земле, обязывается не описываться на
ней, а в другой при мене постановляется условие, что если государь возьмет у
одной из меняющихся сторон то, что она променяла, а что, следовательно,
находится уже в фактическом владении другой стороны, то первая сторона
возвратит второй то, что получила от нее в промен – из этих грамот нужно вывести
заключение, что писцы, по крайне мере иногда, вовсе не проверяли прав
владельцев, а писали землю за тем, кем ее находили, иначе не нужно было бы
условие, особенно первой грамоты. Точно так же есть случаи, что непосредственно
за описанием земли и «разводились», т.е. межевались, но иногда межевщики,
разводчики, посылались и отдельно.
В глазах
правительства писцовые книги были, естественно, важнейшим доказательством
поземельных прав, и во многих судных делах о земле встречаем ссылки на писцов,
на книги; из этих только ссылок, между прочим, часто узнаем мы, что в данный
местности было произведено в известное время описание; иногда упоминается о
планах – то прямо называется чертеж земли, то упоминается «луб», по которому
велись спорящие; какое важное значение признавало за этими описями
правительство видно отчасти и из того, что в царском архиве хранилось много
чертежей и описаний городов. Но до половины XVII в. мы почти не встречаем ссылок на
писцовые книги в грамотах частного характера и не заключающих в себе спора о
владении – каковы духовные, меновные, купчие; до конца XVI в. в них
определяют землю старыми межами, выражения «куда топор, коса, соха ходили»,
даже в тех местностях (например, в Новгородской области), где описания
несомненно были уже произведены; очевидно, еще долго обстоятельное, точное
описание земельных владений не являлось потребностью общества, не было в глазах
современников необходимо нужным к хозяйствам и общежитии.
Результаты
этих описаний излагались в особых документах, «книгах», общее название которых
было «писцовые». По грамматическому значению термин «писцовый» значит вообще
«составленный писцами» и он обозначает вообще все этого рода документы, хотя
встречаются постоянно и другие заглавия их – просто «книга» или «книги», затем
книги приправочные, дозорные, переписные, переписные окладные, платежные,
отдельные, отписные, перечневые, устройные; есть документы, по содержанию
весьма близкие к писцовым книгам вообще, носящие название сотных, или сотных
выписей, встречаем упоминания о «разметных книгах». Изучивши содержание многих
таких книг, именно всех, содержащих описание городов, мы должны сказать, что,
во-первых, они не составлены по общему плану и представляют очень часто
различные особенности, иногда даже довольно значительные, но что вместе с тем,
различие названий далеко не всегда обусловлено различием содержания и наоборот
– некоторое различие содержания не мешает книгам носить одинаковые названия;
главной причиною этого является именно отсутствие общего плана, общей формы
этих книг, причем очень многое зависело от личного усмотрения писцов; мы уже
говори выше, что, например, две приправочные книги Тулы и Дедилова,
составленные одними и теми же писцами, в один и тот же год, тем не менее имеют
некоторые различия, например, в Тульской описание торга значительно подробнее,
чем в Дедиловской; в тогдашнем словоупотреблении, кажется, не придавали этому
различию большого значения – встречаем, например, выражение: «книги писцовые,
письма и дозору», тогда как потом «книги письма и дозору» называются
обыкновенно дозорными. Укажем еще, что уже в XVII в., когда термин «переписная книга»
прилагался уже постоянно к документам, содержащим поименный перечень всех людей
мужеского пола, обыкновенно даже с обозначением лет, мы встречаем вдруг
переписные книги г. Москвы, заключающие перечисление участков Москвы,
порученных наблюдению разных объезжих голов, т.е. чиновников, учрежденных для
наблюдения за предохранительными мерами от пожаров, или «переписные книги» г.
Кунгура, заключающие лишь перечень церквей, монастырей в этом городе и их
имуществ.
Конечно,
доказать отсутствие существенной разницы между разными документами чрезвычайно
трудно, настолько же трудно, насколько легко указать различие; но, по крайней
мере относительно документов XVI в., содержащих описание городов, мы можем положительно
утверждать, что книги просто, затем книги писцовые и приправочные в общем
совершенно сходны между собою; в частностях они различаются, но решительно
нельзя указать ничего такого, присутствие или отсутствие чего постоянно
характеризовало бы те, или другие, или третьи. Относительно книг приправочных
можно сказать, что так назывались, по-видимому, копии, проверенные и
исправленные, с других книг, хотя возможно, что иногда назывались так и книги,
содержащие записи, какие земли розданы, прибавлены разным владельцам, ибо часто
приправочные книги упоминаются в источниках как противоположность «отдельным»,
«отписным», каковые в подлинниках нам неизвестны, но насколько можно судить по
смыслу грамот, где они упомянуты, содержали отписку или убавку поместий у
разных лиц.
Близки к этим
книгам переписные окладные книги Новгородской области и особенно – переписная
книга г. Торопца 1540-1541 г.г.,
единственная известная нам книга XVI в., носящая такое название.
Переписные окладные книги не представляют описания укреплений, церквей и торга,
всегда описываемых в писцовых или приправочных книгах, переписная же книга г.
Торопца представляет все это, только описания укреплений и церквей очень
краткие; но затем, по остальному своему содержанию, эти документы несравненно
ближе к прочим книгам XVI в., чем к переписным XVII, содержащим, как сказано, перечень всех жителей города
мужеского пола, обыкновенно даже с указанием лет – обыкновенно детей; в
переписных же книгах XVI в. хотя, действительно, чаще чем во всяких других встречаем
дворы с не одним мужчиной, но это надо объяснить особенностью расселения в тех
областях, к которым эти книги относятся – ибо если бы предположить, что и в
этих переписных книгах названы все жители мужеского пола, то их было бы слишком
мало, и кроме того, такому предположению мешает то, что постоянно во дворах
лучших, в общем, приходится мужчин больше, чем во дворах середних, а в этих
больше, чем во дворах молодших. Отличием этих книг от большинства писцовых
является указание здесь всей суммы платимого жителями оброка, хотя такие же
сведения представляли и некоторые писцовые книги.
«Книги платежные»
дошли до нас в весьма небольшом количестве, и сколько можно высказаться, судя
по дошедшим, они заключали точное распределение денежных повинностей с дворов
или лавок и других оброчных статей. В актах встречаем выражение «платежница»,
но не совсем ясно, что это такое – документ ли, составленный в приказе, или
документ, составленный самими жителями известной местности; они должны были
иметь «разметные книги», по которым разлагали между собою платимые подати;
документов этого рода нам не известно, но такое значение из совершенно ясно из
Судебника.
Сотные
выдавались после составления книг какого-нибудь города, волости или слободы одному
какому-нибудь сословию, разряду жителей и заключали в себе все данные
относительно лиц того сословия, или того класса, или владений того юридического
лица, которому сотная выдавалась; так, например, заключают сведения только о
посадских людях сотные на Серпуховской, Муромский, Устюженский посады, или
сведения только например о рыболовной слободе или об отдельной волости их
сотные; Кирилловский монастырь имел сотные, в которых выписаны были из разных
книг все сведения о его землях; в актах читаем иногда приказание выдать
(монастырю) сотную, «чтоб им ведомо было, что из каких доходов платити».
Есть еще
упоминания о книгах перечневых, составленных из других книг такого-то;
подлинных книг таких нам неизвестно, и только название указывает их характер,
наконец, для устройства ямов и ямщиков на них посылались люди, которые все
сделанное ими записывали в документы, называвшиеся «книги устройные»; при
постройке города составлялись книги строельные, при устройстве засек – засечные
и т.д.
По характеру
своему отличается от всех известных нам книг книга г. Пскова; она заключает
описание мельниц, бань, варниц, дворов гостиных, таможенных и денежного, затем
лавок на торгу, причем указывается отдельно оброк с каждой лавки, и всегда
место жительства владельца лавки; в конце описана рыболовная слобода. К
сожалению, начало документа утрачено, и мы не знаем, как названа была эта книга
составителями ее. В одном акте мы, кажется, имеем маленький отрывок из первого
описания Пскова; если и в 1585-1588
г. также был описан весь Псков, то утрата этого описания
очень досадна, тем более, что из всех больших городов Московского государства
даже такие сведения дошли до нас только относительно Пскова; относительно же
Москвы и Новгорода мы таких документов XVI в. не имеем, хотя и есть указания,
что в них были произведены переписи и описания; сохранились же для Москвы
подобные документы лишь от конца XVII в.
Припоминая
теперь все сказанное о книгах разных наименований, мы должны придти к
заключению, что в XVI в. не было еще выработано определенного плана, формы для их
составления, и что поэтому еще не было строгого различия между книгами
некоторых наименований, - нет никакой возможности указать постоянные различия
между книгами писцовыми, приправочными и просто книгами – городов, по крайней
мере; иные книги одного названия различаются между собою более, чем ль других
книг других наименований; и нельзя ничего указать, присутствие или отсутствие
чего характеризовало бы исключительно те, другие и третьи. Для изучения
внутреннего положения, быта, например, городов, нужно свершено одинаково
относиться к сведениям о них, доставляемых книгами, и писцовыми и
приправочными, и просто книгами, тем более, что в общем эти книги доставляют
сведения самые ценные и значительно превосходящие полнотою и важностью все, что
известно из других источников для изучения городов и вообще внутреннего
состояния Московского государства в XVI в.
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
| Колонка Редактора |  |
|
Скачать: Читать |
|
 |
|
| Постоянные авторы | |
|
|
| Copyright Медведев М.Ю. © 2012-2024 |
