Высоцкой В.
О банковых злоупотреблениях
Из Доклада Комитету Общества для содействия русской промышленности и
торговли (1877)
1) Банковые отчеты, без
поверки с документами, не могут дать истинного понятия о делах банка.
2) Единственная гарантия,
предупреждающая расхищение кассы, под прикрытием устава, и простое расхищение –
это личный контроль акционеров, а не чрез посредство выбираемых общим
собранием акционеров, ревизионных
комиссий, или совета.
Душа промышленности и торговли – кредит, но он
будет выполнять свое назначение, только при правильном его развитии. Первое
начало правильности лежит в самом характере ведения дел банка. Если
общественные акционерные суммы не будут безумно расточаемы на баснословный
вознаграждения управляющим, директорам и служащим, не будут расточаемы на
негласный подарки, комиссии и т. п. вознаграждения, под двусмысленные торговые
обязательства, –не будет надобности для банка, брать 12, 13 и более процентов
за ссуды под промышленные и торговые ценности. Тем не менее, акционеры, при правильном
ведении дел, получат дивиденд не только не менее, чем они получают теперь, а
гораздо больший.
При существующих порядках, для акционеров не
представляется никакой возможности проникнуть в тайну темных дед банка, что
делает распоряжение банковыми суммами не только бесконтрольным, но и
безнаказанным зазлоупотребления, ловко прикрытые буквою устава. Единственное
время в году, когда заведующие банковыми делами обязаны более полно поделиться
своими сведениями с публикою и акционерами, – есть время годового отчета. Вникая
в отчеты всех банков, приходишь к убеждению, что вся ловкость дельцов
сосредоточивается на искусстве, как бы сделать эти отчеты менее понятными; лаконичность
их изумительна, – одни цифры, цифры и цифры, но без малейших пояснений. Напрасно
стали бы искать объяснения, почему в годовом балансе одного из банков вы не
находите цифры актива, относящейся к расходам текущим и расходам, подлежащим
возврату; почему, например, часть расходов на управление показана в пассиве; почему
придано совершенно несоответствующее название некоторым рубрикам; например, что
значит по счету разных лиц? Какие
это лица, являющаяся в качестве кредиторов и дебиторов, когда существует особый
счет корреспондентов?
Важно, чтобы документы разъяснили: какая
средняя цифра каждого векселя, так как 100,000 р. розданные тысячам лицам,
представляют больший шанс на то, что деньги эти будут вовремя возвращены в
банке, чем в том случае, когда те же 100,000 р. отданы десятку лиц. Нет ли
векселей от Иванова – Петрову, а от Петрова Иванову, – что совершенно
уничтожает значение двух подписей, предполагая при этом, что нравственная и
материальная платежная сила как Иванова, так и Петрова, уже исчерпана первым
векселем. Кто были члены учетного комитета, определившие выдачу ссуд.
Вероятно, многим из вас приходилось слышать,
что самые серьезные ссуды решаются не при дневном свете, в заседаниях правления
и учетного комитета, а во мраке задних лестниц, ни для кого невидимым образом,
в квартирах заведующих делами банка. Можно себе представить, каким они владеют
острым оружием для разорения акционеров; неужели можно допустить употребление
этого оружия безгласно, втихомолку, под покрывалом столь излюбленной банковыми
дельцами банковой тайны. Я не назову одного банка на юге России, где молва
приписывала банковым заправителям оригинальный способ облегчения уплаты долгов
их личными должниками. Например, А должен директору Б некоторую
сумму X. А. накануне
банкротства, поведывает свою тайну Б, который удерживает его от этого
неразумного шага, и посылает в свой банк просить кредита in blanko. В тоже время Б указывает
лицо В, на имя которого А должен
дать доверенность на получение из банка всей суммы по учтенному обязательству.
В конечном результате выходит, что Б получил свой долг; А подождал
месяцев на 6 с объявлением себя несостоятельным; банк в конце года, прочитав
объявление коммерческого или окружного
суда о несостоятельности А, списал со счета сомнительных должников всю данную сумму X, а банковая
тайна, покрыла своим мягким пологом характер этой сделки навсегда.
Самое дело требует, чтобы каждому акционеру
вполне точно было известно, кому и на какую сумму банк доверяет свои поручения;
тогда банк приобрел бы новую силу в получении сведений, характеризующих
деятельность того или другого корреспондента, от своих же акционеров, а
следовательно, предохранил бы себя от сделок сомнительных с ненадежными лицами.
Графа текущих расходов без подробной их квалификации,
без объяснения причины их, необходимости, не может объяснить ничего.
Замечательно, что статья эта из году в год неудержимо растет, не только не
пропорционально доходам, но и вопреки им – доходы уменьшаются, а расходы
увеличиваются.
Все банки терпеть не могут показывать
подробности расходов, так сказать, слагаемые, из которых составилась почтенная
по размерам сумма. В эту сумму тоже впускаются, как и в темненькую, и
добавочное содержание директорам, и награды бухгалтерам за послушное
перенесение цифр из одной рубрики в другую, как это было в Московском банке, и
вознаграждение каким-то помощникам директоров, заменяющим последних при
объяснении с публикою, так как сами директора в банке почти никогда не бывают,
и вознаграждение софистам XIX века и
прелюбодеям мысли, за отстаивание на почве крючков, проволочек и ложных
толкований устава, прав бесконтрольного распоряжения директоров банковыми
суммами; словом, эта статья, увеличению которой не полагается никаких пределов,
ложится большою тяжестью на карманы акционеров.
Хроникеры биржевого отдела газеты, биржевики,
разбирая состояние счетов банков, периодически печатаемых, сравнивают между
собою их относительное достоинство, сопоставляя цифры той или другой рубрики с
другими рубриками. Так, например, тот баланс будет лучше, где при равных прочих
условиях, будет более срочных вкладов, и менее бессрочных, – что предохраняет
банк от внезапного требования сумм. Тот баланс лучше, где ссуд обеспеченных
векселями меньше, а товарами и фондами больше; где ссуды под залог процентных
гарантированных бумаг больше, а негарантированных меньшее, где темненькая, то
есть счет с корреспондентами меньше, где протестованных векселей меньше, и т.
д. Но это только относительная оценка достоинства дел того или другого банка,
но не абсолютно верное понятие о его делах. Вспомним баланс Московского
ссудного банка, напечатанный только за неделю до катастрофы, не имел ничего
угрожающего.
Я полагаю, что после сказанного, первый мой
тезис, для дальнейших прений, поставлен совершенно определительно.
Перехожу ко второму положению.
Расхищение кассы бывает двоякое: так сказать
легальное, даже строго легальное, свободное от прямого эпитета – расхищение, и
другое – это простая кража, более или менее ловкая, денег из кассы банка.
Конечно, пока люди существуют, а с ними и страсти, всегда будут случаться Факты
вроде бегства кассира того или другого банковского отдела с 20 тыс., 150 тыс.,
как это было с Ковнером, с кассиром текущих счетов в Петербургском
учетно-ссудном банке, унесшим 32 тыс., и т.п.
Истинные банковые дельцы, справедливо
гнушаются такого рода расхищением кассы, считая это и недостойным умных людей и
даже опасным. Они становятся на почву операций, финансовых комбинаций,
осуществления и поддержки государственно-полезных предприятий. Удача по всем
этим операциям не несет банку почти никаких
выгод, так как на приход поступят крохи, но она способствует быстрому
обогащению лице, заправляющих благодетельными для страны операциями. Неудача
записывается на счет банка, низводя дивиденд акционеров до minimum'a, и увеличивая проценты по ссудам под
товары до такого maximum's, что торговля и промышленность горько
жалуются на страшную дороговизну кредита. Однако, чтобы оперировать на такой
почве, необходима строгая тайна, нужна каменная стена, щит, за которым
бы можно укрыться надолго, во-первых, от разоблачений, а во-вторых,
от прямых преследований. К сожалению, уставы банков так составлены, что в этом
виде не оставляют желать ничего лучшего.... для директоров банка.
Во-первых, они имеют особый параграф (55
Международного Коммерческого банка), гласящей, что члены правления и совета,
равно всё служащее в банке,
обязаны хранить тайну, во всем касающемся вверяемых банку частных коммерческих
дел и счетов. Это правило дает правлению повод тщательно скрывать свои книги и
документы от акционеров, не показывая их ни в течение года, ни по окончании операционного
года.
Я вовсе не понимаю, какие это могут быть
тайные дела частных лиц? В каких книгах помещаются эти дела? Перебирая все
операции банка, дозволенные ему уставом, я затрудняюсь сказать, какие же из
этих операций составляют тайну? Ссуды под процентные бумаги, товары и другие
металлы, отнести ли к делам, требующим тайны, или нет? Как считать учет
векселей и курсовые операции?
Дела с корреспондентами – составляют ли
частные счеты или подлежащее дневному свету. Расход банка и его долги, подлежат
ли закрытию от любопытствующих или нет?
Чтобы
быть последовательным, надо признать, что все без различия дела банка, по всем
рубрикам актива и пассива, составляют тайну, или что они не представляют из
себя ничего тайного. Изъятий здесь быть не можете, ибо допустивши тайну только
одной какой либо операции, мы тем самым должны признать подлежащими тайне и все
книги, сквозь которые, согласно правилам двойной бухгалтерии, проходят записи
по этой операции.
Закрыть от поверки акционеров только одну
рубрику – значит дать возможность писать и считать в этой рубрики что угодно.
На основании сказанного, я смею думать, что
законодатель, утверждая подобный параграф устава, имел в виду какие-либо особые
частные коммерческие дела, не имеющие ничего общего с делами, составляющими
рубрики актива и пассива банка. Если же он подразумевал, что все дела банка
требуют тайны, то редактировал бы текст этого § следующим образом: все
служащие в банке обязаны хранить тайну всех дел банка.
Взгляд банковых управителей на значение этого
§ устава не выдерживает критики еще и потому, что они видят в акционере
какого-то чужого человека, не причастного к делам банка, между тем как акционер
есть хозяин предприятия, перед которым его поверенные, его уполномоченные, не
имеют никакого права скрывать свои дела. Устав обязывает служащих хранить тайну
перед посторонними лицами, но не перед акционерами. С другой стороны, если
закон охраняет чьи-либо тайны, то за оглашение их, он подвергнет каре не только
служащих в банке, но и всякого другого, а в том числе и неосторожного
акционера, не умевшего отличить общественного дела, от дела, имеющего интимный,
частный, семейный характер. Если предполагается, что десятки писцов и
конторщиков, нанятые за известное вознаграждение, служащие ради насущного
хлеба, могут хранить тайну, – то возможно ли сомневаться, что акционеры,
связанные с делом личными интересами, будут менее скромны, чем писцы. Не
насмешка ли это над логикою и здравым смыслом?
Замечу еще, что это правило устава принадлежит
к числу так называемых добродетельных законов, вроде предписаний – быть
послушными, добрыми и т. д., ибо в целом уложении о наказаниях не находится ни
одной статьи, карающей за нарушение банковой тайны.
Я готов даже согласиться с защитниками
банковой тайны, что некоторый сделки до их совершения, и в момент совершения,
требуют некоторой осторожности, воздержности от публичного их оглашения; но
когда сделки эти совершены, нет никакого основания скрывать их, нет никакого
вреда для лиц их совершивших, в том, что акционеры узнают эту сделку. Кстати
сказать, что все счета в банке оканчиваются 31 декабря, и отчет за истекший год
печатается не ранее половины апреля,
то есть 3/2 месяца спустя после совершения последних сделок банка в декабре
месяце! Какие же в это время могут быть тайны от акционера?
Очевидно, что постановление о тайне попало из тех старых
законов, блаженной памяти старых времен, когда процветала и канцелярская
тайна; но мы хорошо знаем, что эксплуатировали эту тайну во вред тяжущимся,
во вред правосудию, те, кто обладал ею.
Одинаковые причины рождают одинаковые
последствия. Существующим анахронизмом при современных банковых порядках
пользуются – многие, – но только не
акционеры!!!
Я уверен, что если поставить вопрос о том,
приносит ли сохранение банковой тайны в том виде, как это практикуется ныне,
всеми здешними банками, более вреда чем пользы, – то не может быть двух
разнородных ответов. Вред мы видим ежедневно; примеры вопиющих злоупотреблений
у всех перед глазами; все они были возможны только под покровом тайны.
Этой механики, конечно, вполне достаточно,
чтобы банковым деятелям спать безмятежным детским сном, с иронически
улыбающимися устами.
Но если бы, в какой-либо части банкового
Олимпа грянул громе, собиралась гроза, – то все банковые деятели, как искренние
друзья, бросаются на помощь, чтоб сокрушить врага. И действительно, для этого
сокрушения они пускают в ход следующие средства, обеспечивающие им большинство
голосов общего собрания.
Общее собрание акционеров есть верховный
хозяин дела, дает свое actios всем прегрешениям прошедшим и настоящим. Процесс Струсберга
указал вам весьма рельефно, как составляются эти собрания и какие средства
пускаются в дело. Во-первых, разделение всех акций на minimum того количества штук, которое дает право голоса, расписывая
их на родных, детей, служащих и артельщиков банка. Средство это, однако, самое
невинное, вынуждаемое, так сказать, самим законом, ограничивающим право
пользования своим капиталом во всем его объеме. Не будь подобного закона, не
было бы и надобности являться под забралом на общие собрания, a всякий представил бы от своего имени все число акций,
которое он имеет.
Во-вторых, покупка на бирже права пользования
чужими акциями на время общего собрания; это стоит обыкновенно от 10 к. до 3
рублей за штуку, в зависимости от цены самых акций и силы такого спроса. Чем
большая опасность грозит директорам потерять свои покойные синекуры, а
управляющим – свои большие десятки и даже сотни тысяч годового содержания, тем с большею энергиею все биржевые маклера
второго разряда и все частные банкирские конторы разыскивают для директоров
такие гулящие акции.
Третье средство, – появление на общих
собраниях управляющих других банков, со свитою там служащих, с теми акциями,
которые заложены у них разными лицами. Они поддерживают своего коллегу, они
поддерживают своим появлением курс акций этого банка, а то, чего доброго,
беспокойные акционеры сделают какое-либо компроментирующее разоблачение, да
проведут ту или другую меру, могущую влиять на цену акций, искусственно
поднятых; ведь акции эти служат обеспечением выданных под них ссуд! Средство
это так действительно для уничтожения всякого протеста акционеров, что сила
его, равняется только величине его безнравственности. Это не только обман,
мошенничество, подлог, но и вопиющее насилие над акционерами вообще.
Первые два средства с одинаковым успехом могут
быть употреблены каждым из акционеров, большинством и меньшинством их; – это
простая борьба силы капитала, которая и с точки зрения экономической и даже
простой справедливости, имеет законное право существования. Большинство не
может быть тиранизировано меньшинством ни при каких условиях; а потому всякий
обязан преклонить свою волю перед волею большинства, если последнее составилось
правильно без насилия. Борьба акционеров с правлением может быть весьма
полезною, заставляя правление быть осмотрительным в действиях, а акционеров,
достигших власти, помнить ошибки предшественников и не повторять их вновь. Но
такая борьба должна вестись равным оружием, при равных условиях. Ныне же, независимо
от указанного мною механизма уставов, построенных, как будто бы, с единственною
целью ограждения себя от акционеров, как от врагов, правление имеет полную
возможность, путем третьего средства, захватывать не принадлежащее ему право, –
право на большинство голосов в общем собрании. Эту борьбу можно уподобить
борьбе слепца с зрячим человеком; вот почему она возмутительна для посторонних
зрителей, – вот почему всякий отдельный акционер имеет право взывать о помощи.
Апатичное отношение акционеров к своему делу,
неразвитость масс и сознание акционерами своего бессилия что-либо изменить к
лучшему, если это лучшее идет вразрез с личною выгодою правления – делают
применение всех трех способов совершенно обыденным.
Удивительно ли, после сказанного, что правление
может все предпринять, все дерзнуть и все скрыть.
Но мне возражали и вероятно будут возражать
защитники банковой тайны, что в каждом банке устав строго определяет порядок
ревизии вообще и отчетов в особенности. Действительно, есть § (54), возлагающий
на совет общества наблюдение за ходом дел банка и ревизию кассы, ревизию
действий правления во всякое время (пункт а);
наконец поверку, чрез избранную из среды совета комиссию, годового отчета.
Казалось бы чего же лучше! На деле же выходит, что звание члена совета
сделалось чем-то почетным, не требующим от них никакой деятельности. Лица эти,
давая свои фамилии, а иногда и подписи для фигурирования, сначала в качестве
учредителей, на первой странице устава, а потом на разных протоколах и
ходатайствах в подлежащих министерствах об нужном изменении устава, об
увеличении числа директоров, об ограничении прав отдельных акционеров, и т. п.,
совершают проступок против общества; но они не ведают, что творят, и да
простятся им их прегрешения вольные и невольные. Сплошь и рядом члены совета не
имеют ни одной акции, хотя уставы требуют (§ 48), чтобы они внесли в кассу 50
или 75 штук акций, – а на их имя записывает акции главный воротила банковыми
делами. Какую пользу общество и акционеры могут ожидать от лица, находящегося в
такой нравственной зависимости.
И члены правления не всегда имею свои акции;
они приглашаются в виде манекенов, безмолвно соглашающихся на подпись каких
угодно отчетов, получая за это грандиозную синекуру, в виде не только
жалованья, но и процент вознаграждения из прибылей банка (§ 47 устава).
За свое послушание, лица эти попадают в такие
же куклы, и за такую же синекуру, в другие банки, являясь, однако, отличным
звеном, связывающим банки для взаимной обделки своих личных дел.
Такие члены правления, как показал процесс
Струсберга, за всякое дело, совершаемое в банке на крупную сумму, не гнушаются
взять прежде всего комиссии за сделку, в свою личную пользу, а потом уже
предоставляют и банку взять свою выгоду, если таковая окажется. Я верю, что лица
эти не думают в то время, когда делают подобные сделки, ни о краже, ни о
расхищении банка, – они чистосердечно увлекаются, полагая, что сделали
прекрасное дело, доставив и банку случай заработать и себя вознаградить за
труд.
Ввиду сказанного, какой же ревизии вы можете
ожидать от членов совета?
Вот день судный, день общего собрания,
настал. Противники окидывают взором залу
суда виноват, общего собрания, и
дивятся появлению необычайного благоденствия среди артельщиков, биржевых
маклеров, признанных и не признанных законом, писцов и всех служащих в банках; –
все они налицо, все обладатели таким количеством акций, которое, как раз, дает право
голоса. Развязка недалека.
Председатель ставит вопросы: угодно ли,
милостивые государи, одобрить все меры и действия правления? – и большинство кричит радостно и торжественно....
угодно Ваше ....ство!!
Очевидно, что вся эта публика, в самом деле,
оказалась такою, какою ее назвал председатель собрания, – то есть
«милостивыми». И все остается по-прежнему – члены правления на своих местах,
будут долго отдыхать после испытанного волнения, потребовав себе,
однако, за испытанные огорчения и усиленные труды, прибавку к жалованью, или
немного еще процентов вознаграждения из прибылей банка. И удивляется втихомолку
промышленный и мелкий коммерческий люд, – отчего кредит так дорог? Берут 12 %,
да и то еще велят благодарить, – подсунут подписать за это
благодарственный адрес, или заявление в пользу того или другого директора.
Отчего так трудно достать денег под самые верные обеспечения – рожь, пшеницу,
лен, пеньку, сало и т. п.?
Итак, достопочтенные слушатели, мне кажется,
что вопрос о легальном расхищении кассы поставлен чрезвычайно ясно. Я далек от
мысли, что вопрос этот вполне исчерпан, а потому, в какой бы форме, устной или печатной,
ни появились возражения, они будут содействовать разъяснению столь важного для
процветания промышленности и торговли вопроса. Я кончил, и мне остается только
благодарить Общество для содействия русской промышленности и торговле за то
лестное внимание, которым оно почтило мой доклад.
