ИСТОРИЯ РУССКОЙ БУХГАЛТЕРИИ
1920 год
Центральный институт труда (ЦИТ)
Особое влияние
на последующую учетную методологию оказал даже не Чрезучет, а такое не вполне
бухгалтерское учреждение как Центральный институт труда.
Центральный
институт труда (ЦИТ) был организован осенью 1920 г. постановлением
Президиума ВЦСПС, по инициативе человека, ставшего его бессменным директором: Алексея
Капитоновича Гастева.
Гастев был настоящим,
ярким и бескомпромиссным фанатиком своего дела. Такие люди вызывают преклонение
или священный ужас, и какое именно их этих чувств вызывал директор ЦИТа у своих
подчиненных, бог весть.
«Работа в ЦИТ имеет свою фатальность… - писал Алексей
Капитонович к предисловии к одной из своих книг. - Две идеи страшно занимают
меня, которым, по мере сил, я хочу сообщить цельность. Первую идею назову
биоэнергетикой.
Вторую идею
назову
оргаэнергетикой.
Заразить
современного человека особой методикой к постоянному биологическому
совершенствованию, биологическим починкам и переделкам – такова первая задача.
Дать высшую организационную конденсацию, дать способы организационных прививок
для всей жизни, выраженной в ее сложном, огромном комплексе – задача вторая.
Мне пришлось
быть в своей жизни очень долго революционером, слесарем-конструктором и
художником. И я пришел к убеждению, что самым высшим выражением в работе,
которое, я убежден, было во всем том, что я делал, является
инженерия.
Творческая
инженерия, приложенная как к организационной конструкторской работе, так и к
работе по переделке человека – является самой высшей научной и художественной
мудростью».
А вот как вдохновенно
Гастев намечал, по его выражению, «контуры грядущей культуры, которой должна
венчаться наша революция».
«I. Острая наблюдательность.
Надо воспитать мелкую настороженность к жизни, к самому обыденному ее
проявлению, утопить эти разлагающие философские обобщения. Вы идете по
тротуару, а крестьянин идет болотной тропой; посмотрите, не два ли разных типа
ваших походок — прямая поступь горожанина, рессорный шаг крестьянина; объясните
— почему это и скажите, какая походка приемлема для дальних походов. Подходите
к станку. Фиксируйте ваше внимание только на резце и стружке и сделайте то же
самое при тихом ходе. И так изо дня в день. Отчеканивайте ваши впечатления. На
завтра их фиксируйте, окрасьте их повторным, проверочным наблюдением. Можно быть
уверенным, что вы из наблюдений хотя бы над криком торговок на базаре создадите
особую науку или, во всяком случае, самый базар построите с учетом всего, что
на нем происходит.
Наблюдению надо учить всех школьников, всех спортсменов, всех солдат, всю
рабочую молодежь, всех рабочих и крестьян, всех граждан. И особенно наблюдению
работы с попыткой ее быстро передать, запомнить хотя бы в десятой части.
II. Любовь к трудовым орудиям.
Что угодно: заводской резец, сверло, топор, молоток, лопата, карандаш, цеп,
удило, все это надо признать нашим человеческим сокровищем. Культура орудия шла
веками и тысячелетиями, ее создавала стихийная инерция всего человечества. В
наше время необходимо изучать какой-нибудь плотницкий топор так же, как биологи
изучают кровь, как физики — закон магнетизма. В школах надо наблюдать за
детьми, на каком орудии останавливается их внимание, закрепить этот интерес и
толкать к изобретениям в этой области. Каждое маленькое изменение дает
переворот в обработочной технике. Очень распространена банальная мысль, что
скоро не нужны будут орудия, все станет делать машина. Но здесь обывательское
недоразумение. Ведь все орудия, все обработочные машины, это — интуиция
человеческого тела, человеческого организма. Если даже машина будет триумфально
торжествовать, то изучение примитивной инструментовки и механики человеческого
тела, может быть, станет еще более внимательным.
В настоящее время обработочные орудия мало любят. А в заводах их
ненавидят. И так безнадежно застыли в своей эволюции все эти молотки, рубанки,
топоры.
Надо создать в наше время целый культ орудий, создать серьезную новую
науку о законах работы орудиями.
III. Школа трудовых движений.
При современной культуре, особенно в России, человеческий организм
находится в жалком положении. Им интересуются главным образом врачи, или,
вернее, лекаря, и интересуются по должности. Так, много говорят о
растрачивающихся силах, об экономии труда. Но ведь первая наша задача состоит в
том, чтобы заняться той великолепной машиной, которая нам так близка – человеческим
организмом. Эта машина обладает роскошью механики — автоматизмом и быстротой
включения. Ее ли не изучать? В человеческом организме есть мотор, есть
„передача", есть амортизаторы, есть усовершенствованные тормоза, есть
тончайшие регуляторы, даже есть манометры. Все это требует изучения и
использования. Должна быть особая наука — биомеханика, которая может
культивироваться в изысканно-лабораторной обстановке, а может быть поставлена и
в любой домашней комнате, на вольном воздухе, на площадке, в любой мастерской.
Эта наука может и не быть узко-„трудовой", она должна граничить со
спортом, но спортом, где движения сильны, ловки и к то же время воздушно-легки,
механически-артистичны.
IV. Искусство работать с наименьшей
затратой силы.
Количество пота, выделяемого при работе, часто говорит не о том, что
работа трудна, а о том, что именно нет культуры труда. Мы часто работаем как
дикари. Мы не совладели с простой вещью: как установить удобное дыхание при
работе; такая установка делается спортсменами и борцами; она применена к
чрезвычайно ограниченной части балующегося человечества и не применена к
работающим классам. Наше дыхание очень часто не питает и не облегчает работу,
оно препятствует работе.
Мы страшные варвары в распределении наших усилий. Мы „наваливаемся"
на работу или уже просто «волыним». Надо приучиться к легкому распределению
наших усилий.
И как это ни странно, мы не умеем отдыхать. Можем ли мы так лечь на
кровать после работы, чтобы сразу отпустить все мышцы и почувствовать, что весь
корпус беспомощно проваливается вниз?
Необходимо провозгласить не только академическую, но бытовую, социальную
науку об энергетике работника.
Почему, почему горы книг написаны о тепловой энергии, о топках, котлах,
паровых машинах, электричестве, антраците, белом угле, электрификации и ничего
не написано об энергетике работника?
Почему все заборы заклеены афишами о фарсах, а на заводах. Нет ни на
одной стене, ни на одном верстаке ни одной строчки, как добывать и как
расходовать живую человеческую энергию? И это в стране, которая зовется
рабоче-крестьянской!
V. Подбор характеров и настроений.
Сортировка характеров, определение психологии работающего человека и хотя
бы приблизительный совет (правда, не гадальческий), куда и как поставить
человека, должны стать обязанностью школ, военных частей и заводов. При такой
постановке и кретин найдет свое место, и сумасброд найдет подходящий бассейн.
Мы должны биться за создание особых графиков рабочих настроений, создание
особых кривых работы, создание особых психологических приемов, как
„входить" в работу.
Наконец, каждая профессия, каждая рабочая операция, каждый трудовой прием
должен иметь свое подходящее настроение, требовать свой характер.
VI. Тренировка.
Но вот где настоящая целина, где не ступала нога ученого и практика. Хоть
родить, да надо сделать эту науку о трудовых учебных тренировках. Есть
тренировка скрипача, танцора, акробата, фехтовальщика, но нет самой главной
тренировки — настоящего труда. Надо распространить на все наши рабочие и
крестьянские миллионы особые тренировочные рецепты, — как тренировать,
воспитывать, обучаться правильному удару, как обучаться быстро нажиму, как
научиться распределять давление. Во всем народе надо распространить дешевые
тренировочные модели трудовых упражнений. Если прежде „гимнастика Мюллера"
была в комнате барчука или любителя, тренировочные модели должны быть не только
в заводах, а в каждой крестьянской избе. И пусть эта новая настоящая трудовая
педагогика двинет народную культуру так же, как двигала ее какая-нибудь прививка
против эпидемических болезней.
VII. Экономные движения вещей и людей в
пространстве.
Нашу страну, глубоко деревенскую, захолустную, где порой, кажется,
пропадают целые уезды, где вдруг „открывают" стоверстные
незарегистрированные лесные участки, нашу страну надо о-город-ить, надо
урбанизировать.
Кратчайшая линия, выигрыш пространства, законы движений многих тел с
разными скоростями и встречами по ограниченному количеству линий, распланировка
и расстановка на крохотном участке сложного предприятия — вот кодекс новой инженерной
науки о постройке движений. Эту науку надо знать солдату, городскому голове,
милиционеру, швейцару, командиру, сельскому старосте, а не только строителю
железных дорог и телеграфному мастеру.
Вот комплекс той культуры, за которую надо биться нашей стране. Если она
не усвоит этот новый инженерный тон эпохи, если снизу доверху не будет поставлено
воспитание всего народа, если не будет методически прививаться эта народная
выправка, нас объедет горожанин Европы и Америки, горожанин далеко уже не так
развитой и знающий, но ловко портативный, и тренированный.
И как бы мы ни спорили о том строе, в котором теперь живем, ясно одно:
его социальное содержание требует новой культуры, пропитанной работой,
энергией, выдержкой».
Биологически
совершенствовать человека двадцатых годов прошлого века – это, знаете, что-то…
Возможно, в другое время Алексей Капитонович остался бы безвестным мечтателем-чудаком,
с небольшими возможностями донести свои прекрасные идеи до консервативной публики,
но революция – пора чудес. Фанатизм слесаря-конструктора упал на благодатную
революционную почву и возрос на ней. В распоряжении Алексея Капитоновича оказался
целый научно-исследовательский институт, со своим зданием и штатом, любой
слесарь-конструктор обзавидовался бы!
Не стоит,
конечно, думать, что био- и
оргаэнергетика Гастева представляли совсем уж оригинальный интеллектуальный продукт:
на Западе еще в начале ХХ в. и ранее велись подобные разработки и издавались
книги, переводившиеся на русский язык – назовем, к примеру, работу французского
философа де Ламетри «Человек-машина», вышедшую в С.-Петербурге в 1911 г., а сочиненную еще в 1747 г., - да и работы
отечественных авторов имели место: например, в 1914 г. труд В.П. Горячкина «Работа
живых двигателей». То есть идея рационализации труда посредством экономии
движений, чем занялся институт Гастева в 1920 г., витала в воздухе.
До Октябрьской
революции бухгалтерское сообщество не обращало на эту идею ровным счетом
никакого внимания, решая методологические вопросы в традиционном, налаженном
ключе. Чтобы развернуть научные поиски в другую сторону, потребовалась мировая встряска,
социальное землетрясение, эпохальная чистка человеческих рядов, какой стала
Октябрьская революция.
Новые кадры
ухватились за идею рационализации, ясную и доступную даже для малообразованного
рабфаковца, парня от станка или девушки от граблей, и в течение двух
десятилетий не выпускали из рук. Если гастевский Центральный институт труда
занимался в основном производственными, а не управленческими вопросами,
рационализируя движения токарей, литейщиков и каменщиков, то очень скоро последователи
Алексея Капитоновича, такие же простые парни и девушки, добрались в своем
рационализаторском порыве и до бухгалтерии, отчего бедная на продолжительное
время сделалась по-рабоче-крестьянски проще и по-революционному прямолинейней.
Картинки смотрите здесь
Литература:
· Гастев А.К. Восстание культуры
– Харьков, изд. «Молодой рабочий», 1923.
· ЦИТ 5 лет. 1920-1925 – М.,
1925.
· Михайлов А. Система ЦИТ – М.,
1932.
· ЦИТ и его методы НОТ – М., «Экономика», 1970.
